Грам и дракон Фафнир

Верхом на Грани, своем гордом коне, Сигурд поскакал к
палатам конунга и показался Альву и Хьёрдис, своей матери. Перед
палатами он выкрикнул имя Вёльсунгов, и, глядя на него, конунг Альв
почувствовал, что этот юноша — ровня избранным, а Хьёрдис, его мать,
увидела синий пламень его глаз и подумала, что его путь в мире будет
подобен полету орла в небе.
Прогарцевав по двору, Сигурд соскочил с Грани и, ласково потрепав
коня по холке, шепнул ему, что он может возвратиться в табун. Гордый конь
любовно дыхнул на Сигурда и унесся прочь.
Тогда Сигурд зашагал к лесной хижине хитроумного кузнеца Регина.
Когда он вошел, хижина была пуста, но на наковальне, в дыму кузнечного
горна лежало творение рук Регина. При виде его к горлу Сигурда
подступила тошнота.
Творением Регина был щит, огромный железный щит, на котором по
бурому полю извивался багряно-красный чешуйчатый дракон. Блики от
кузнечного огня, ложившиеся на него, и плавающий вокруг дым создавали
впечатление, будто дракон живет в своей собственной огненно-дымовой
стихии. «Это самая отвратительная тварь в мире», — подумал Сигурд.
Пока юноша созерцал отталкивающий образ, в кузницу проскользнул
хитроумный кузнец Регин. Он стоял у стены, наблюдая за Сигурдом. Его
спина была согнута, космы падали на глаза, горевшие яростным пламенем,
что делало его похожим на дикого зверя в клетке.
— A-а, ты рассматриваешь дракона Фафнира, сын Вёльсунгов, —
сказал он Сигурду. — Может статься, ты убьешь его.
— Я не выйду на бой с таким гадом. Меня позывает от него на
рвоту, — скривился Сигурд.
— Хорошим мечом ты можешь сразить его и завоевать себе больше
славы, чем все твои предки, вместе взятые, — прошипел Регин.
— Я завоюю ее, как завоевывали ее мои предки, сражаясь с врагами и
покоряя их владения, — сказал Сигурд.
— Ты не настоящий Вёльсунг, иначе ты бы с радостью отправился
туда, где всего опаснее и страшнее, — шипел Регин. — Теперь тебе
известно о драконе Фафнире, а если ты поднимешься на гребень холмов, то
увидишь пустынную землю, где находится его логово. Знай, что когда-то
здесь была цветущая страна и люди жили в мире и довольстве, но Фафнир
обосновался в пещере по соседству и, ползая к реке и обратно, иссушил
своим дыханием землю, превратив ее в бесплодную пустыню. И если ты
истинный Вёльсунг, ты убьешь дракона, и позволишь земле вновь
расцвести, и вернешь туда людей, и тем расширишь владения конунга
Альва.
— Мне нет дела до драконов, — молвил Сигурд. — Я должен пойти
войной на конунга Люгни и отомстить ему за смерть Сигмунда, моего отца.
— Что такое уничтожение Люгни и завоевание его страны по
сравнению с уничтожением дракона Фафнира? — вскричал Регин. — Я
открою тебе тайну Фафнира, неведомую больше никому. Он охраняет клад
из золота и драгоценных камней, подобного которому нет больше в мире.
Заколов его, ты можешь завладеть всем этим богатством.
— Я не стремлюсь к богатству, — сказал Сигурд.
— Нет богатства, равного богатству Фафнира. Он владеет
сокровищем, которым от начала дней владел карлик Андвари. Некогда сами
боги-асы отдали его в качестве выкупа. И если ты завоюешь сокровище
Фафнира, то уподобишься божеству.
— Откуда ты все это знаешь, Регин? — спросил Сигурд.
— Когда-нибудь я, возможно, расскажу тебе, откуда.
— И когда-нибудь я, возможно, выслушаю тебя. Но сейчас не заикайся
больше о драконе. Я попрошу тебя выковать мне меч, который будет крепче
и острее всех мечей на свете. Ты на это способен, потому что слывешь
среди людей лучшим булатным мастером.
Регин посмотрел на Сигурда своими маленькими хитрыми глазками и
решил, что лучше тотчас приступить к делу. Поэтому он бросил в огонь
самые тяжелые железные болванки и достал тайные орудия, которыми
пользовался, когда от него требовалась особо искусная работа.
Весь день Сигурд трудился рядом с ним, поддерживая огонь в горне и
поднося воду, чтобы охлаждать клинок, пока он выковывался и
перековывался. За работой Сигурд думал только о булате и о том, как он
пойдет войной на конунга Люгни и отомстит за героя, убитого прежде, чем
он сам появился на свет.
Целый день мысли его были заняты войной и клинком на наковальне.
Ночью же он грезил не о войне и не о клинках, а о драконе Фафнире. Ему
снилась бесплодная пустыня, выжженная его дыханием, и пещера, где он
устроил себе логово, и сам дракон, покрытый горящей как жар чешуей и
растянувшийся в длину, словно войско в походе.
На следующий день они с Регином занимались отделкой исполинского
меча. И когда эта работа, требовавшая от Регина всего его мастерства, была
завершена, стало ясно, что они создали могучее оружие. Потом Регин
заточил клинок, а Сигурд отшлифовал его. И вот наконец он стиснул в
ладони мощную рукоять.
Тогда Сигурд положил на наковальню щит с изображением дракона
Фафнира и, подняв меч обеими руками, со всего маху обрушил его на
мерзкое чудовище.
Щит выщербился, но клинок сломался в руках Сигурда. Тогда он в
гневе повернулся к Регину и закричал:
— Твой меч годится только для смердов! Начинай все с начала! Ты
должен отковать мне меч Вёльсунгов.
С этими словами он выбежал вон, кликнул Грани, своего гордого коня,
вскочил на него верхом и помчался на берег реки, обгоняя ветер.
Регин побросал в огонь еще больше железа и принялся колдовать над
новым булатом, произнося заклинания, в которых упоминался клад дракона
Фафнира. А Сигурду в ту ночь снилось сверкающее сокровище, не
манившее его днем, горы золота и переливчатых драгоценных камней.
Наутро он помогал Регину, и оба не жалели сил, стараясь выковать меч
более грозный, чем первый. Три дня бились они над ним, и наконец Регин
вложил в руку Сигурда заостренный и отшлифованный булат, который
намного превосходил предыдущий мощью и великолепием. И опять Сигурд
положил на наковальню щит с изображением дракона. И опять он
размахнулся и рубанул, что было мочи. Меч рассек щит, но, ударившись о
наковальню, задрожал в руках Сигурда.
Выскочив в ярости из кузницы, юноша позвал Грани, своего гордого
коня, вскочил на него, и они понеслись наперегонки с ветром.
Вскоре он предстал перед Хьёрдис.
— Мне нужен более могучий булат, — сказал он, — чем те, что
делаются из железа, добытого в земле. Настало время, матушка, отдать мне
обломки Грама, меча Сигмунда и Вёльсунгов.
Хьёрдис смерила сына взглядом и убедилась, что он настоящий
богатырь и меч Сигмунда и Вёльсунгов придется ему по руке. Она повела
его в палаты конунга. Из большого каменного ларя, стоявшего в ее спальне,
Хьёрдис вынула сломанный клинок, обвернутый звериной шкурой. Она
передала его сыну.
— Вот половинки Грама, — сказала она, — богатырского меча Грама,
который Один оставил некогда в Бранстоке, древе дома Вёльсунгов. Я
верю, что Грам возродится в твоих руках, сын мой.
Затем она обняла его, как никогда прежде не обнимала, и, стоя в
сиянии огненных волос, поведала ему о славе Грама и подвигах тех, кто его
обнажал.
Сигурд поспешил в кузницу, разбудил спавшего Регина, показал ему
сверкающие половинки клинка Сигмунда и велел их срастить.
Много дней волхвовал Регин в своей кузнице, и Сигурд ни на минуту
не отходил от него. Наконец меч был готов, и, когда Сигурд сжал его
рукоять, по лезвию пробежал огонь.
Снова взял юноша щит с изображением дракона и положил его на
наковальню. Снова занес над ним меч и сокрушительным ударом разрубил
и щит, и наковальню до самого основания. Тогда Сигурд понял — это и
впрямь меч Вёльсунгов. Он выбежал за порог, кликнул Грани и как ветер
понесся к реке. Там по течению плыли клочья шерсти. Сигурд принялся
бить по ним мечом, и Грам резал тонкие волокна, как воду. И самое
твердое, и самое мягкое — все было перед ним прахом.
В эту ночь Грам, меч Вёльсунгов, лежал под головой Сигурда, но сны
юноши по-прежнему полнились образами, отступавшими днем: сиянием
сокровищ, о которых он и не думал мечтать, и блеском чешуи дракона,
вызывавшего у него такую гадливость, что даже мысль о возможной с ним
схватке была ему противна.