Сигурд у Нибелунгов

Он спустился с вершины Хиндарфьялль и попал в страну, где
правил род Нибелунгов, почти столь же знаменитый, как род Вёльсунгов, к
которому принадлежал Сигурд. Конунгом в той стране сидел Гьюки.
Гьюки, его жена и все их сыновья с радостью приняли Сигурда, ведь
стоило взглянуть на него, как становилось ясно: у этого юноши великое
будущее. И Сигурд отправился воевать плечом к плечу с сыновьями
конунга, Гуннаром и Хёгни, и все трое прославили свои имена, но имя
Сигурда воссияло, как солнце, затмевая иные светила.
По случаю их возвращения с войны в палатах Гьюки были устроены
грандиозные празднества, и сердце Сигурда билось в унисон с сердцами
всех Нибелунгов. Он так сдружился с сыновьями конунга, Гуннаром и
Хёгни, что побратался с ними и стал им названым братом. А у конунга
Гьюки был еще пасынок по имени Готторм, не присоединившийся к
братскому союзу трех юношей.
Сигурд провел в доме Нибелунгов целую зиму. Его душа рвалась к
Брюнхильд, им владело одно желание — поехать в Огненный чертог и
увезти ее с собой в ту землю, которую конунг Гьюки обещал ему подарить.
Но его побратимы еще нуждались в помощи, и он не мог их покинуть.
Однажды, проезжая по лесу, он услышал, как переговариваются
птицы, и понял их речь. Одна сказала:
— Вот Сигурд, который носит чудесный шлем из клада Фафнира.
И другая птица сказала:
— Он не знает, что с помощью этого шлема может менять свой облик
и превращаться в любого зверя или человека.
А третья птица прибавила:
— Он и не догадывается, что в шлеме скрыта волшебная сила.
Сигурд вернулся в палаты Нибелунгов и за ужином поведал им о
разговоре птиц и показал свой чудесный шлем. Рассказал он и о том, как
убил дракона Фафнира и завладел несметными сокровищами. Названые
братья от чистого сердца поздравили Сигурда с таким богатством.
Однако драгоценнее всех сокровищ и чудеснее шлема была для юноши
память о Брюнхильд — истинное его богатство. Но об этом он не
обмолвился ни словом.
Супруга конунга звалась Гримхильд и была матерью Гуннара, Хёгни и
их единоутробного брата Готторма, а еще она и конунг имели
единственную дочь по имени Гудрун. Гримхильд была очень мудра и
тотчас поняла, что Сигурд величайший в мире воин. Ей хотелось, чтобы с
Нибелунгами его связывали не только братские клятвы, которыми он
обменялся с Гуннаром и Хёгни, но и иные обеты. Когда же она услышала о
принадлежащем ему огромном кладе, ее желание породниться с ним еще
возросло. Она посмотрела на золотой шлем и на массивный браслет,
украшавший его запястье, и задалась целью во что бы то ни стало женить
Сигурда на Гудрун, своей дочери. Но ни Сигурд, ни девушка даже не
подозревали о намерении Гримхильд.
А государыня, пристально наблюдая за Сигурдом, догадалась, что в
его душе живет какой-то образ, заслоняющий от него красоту Гудрун. Она
была сведуща в заклинаниях и тайных зельях (Гримхильд была из рода
Боргхильд, чье питье сгубило Синфьётли) и могла приготовить отвар,
способный вытравить любые воспоминания.
И Гримхильд сварила такое питье и однажды вечером, когда
Нибелунги пировали в своих палатах, велела Гудрун поднести его Сигурду.
Сигурд взял кубок из рук прелестной дочери Нибелунгов, а осушив
его, долго стоял среди пирующих, будто в глубоком сне. Потом, будто во
сне, удалился в свои покои и весь следующий день был молчалив и
рассеян. Когда он скакал по полям вместе с Гуннаром и Хёгни, они
спросили его:
— Что ты потерял, брат?
Сигурд не мог ответить. Но потерял он память о валькирии Брюнхильд
и Огненном чертоге.
Тогда он словно впервые увидел Гудрун. Мягкими были длинные
пряди ее волос, нежными — ее руки. Ее глаза напоминали лесные цветы, и
стыдливостью дышали ее движения и речи. И все же у нее была горделивая
осанка, подобающая княжне, которая войдет хозяйкой в дом конунга. А
Гудрун влюбилась в Сигурда с первого взгляда, когда он в золотом шлеме
на золотых волосах возник перед ее окном на гордом скакуне Грани.
Весной, когда дикие лебеди прилетели на озеро, Гудрун спустилась на
берег посмотреть, как они строят гнезда. В это время Сигурд верхом на
Грани ехал через сосновый бор. Он увидел девушку, и от ее красоты все
вокруг словно преобразилось. Он сдержал коня и стал слушать, как она
поет диким лебедям песню, которую сочинил Вёлюнд для Альбит, своей
невесты-лебедушки.
И сердце Сигурда вновь наполнилось воспоминаниями —
воспоминаниями о Гудрун, какой она явилась ему у озера, где дикие лебеди
строили свои гнезда. Теперь он наблюдал за ней постоянно: и когда она
вышивала, сидя в палатах подле матери, и когда она прислуживала отцу и
братьям, и нежность к девушке росла в его душе.
И вот пришел день, когда он попросил у Гуннара и Хёгни, своих
названых братьев, руки Гудрун. Радости их не было предела. Они повели
его к Гьюки, могущественному государю, и Гримхильд, мудрой государыне.
Казалось, конунг и его супруга сбросили с плеч груз печалей и забот и
помолодели духом и телом, так торжествовали они, что Сигурд входит в
семью Нибелунгов мужем Гудрун.
Узнав, что Сигурд посватался к ней, Гудрун сказала государыне:
— О матушка, без твоих мудрых наставлений мне не справиться с
таким счастьем. Как я могу признаться ему в своей пылкой любви? Я
постараюсь сдерживать ее, а то он, чего доброго, подумает, что я только и
способна что целоваться да миловаться. Великому герою не нужна такая
жена. Я буду вести себя с ним как дева-воительница.
Сигурд и Гудрун сочетались браком, и вся страна, которой правили
Нибелунги, ликовала вместе с ними. А Гримхильд, хоть и знала, что ее
зелье будет действовать только до поры до времени, все же надеялась, что в
сердце Сигурда, полном любовью к Гудрун, не найдется места старым
воспоминаниям